Пару лет назад в районе «Торговой площади» можно было наблюдать удручающую картину: неопрятная женщина с авоськой, набитой хламом, садилась на скамейку и кричала на  прохожих. Затем, дойдя да пика нервного беспокойства, начинала плакать и пинать свою сумку.

Многие делились в соцсетях фотографиями этой женщины с характерной припиской: почему ее не отправляют на принудительное лечение? Ведь такие люди являются угрозой для общества.

Я тоже задавала этот вопрос, но понимала, что с учетом менталитета в нашей стране термин «психиатрия» связан с рядом проблем — в первую очередь, морально-нравственных и социальных.

И, тем не менее, вопрос госпитализации и лечения граждан, страдающих психическими расстройствами, всегда оставался актуальным. Но проблема в том, что перед сотрудниками СМИ клиники, оказывающие такого рода услуги, неохотно открывают двери, так как многие мои коллеги в погоне за «сенсацией» откровенно «ломают дрова», не учитывая всех особенностей и тонкостей такой сложной сферы как психиатрия.

Но мне несказанно повезло: профессор Фуад Исмаилов, возглавляющий Центр психического здоровья при Минздраве, согласился встретиться лично и дать интервью Minval.az.

Разговор начался в уютном кабинете, окно которого выходило в тихий двор, за окном – тутовое дерево, дающее тень и прохладу. И первый вопрос, озвученный мною, касался именно отношения общества к людям, страдающим психическими заболеваниями.

— Честно говоря, я немного боялась идти сюда, так как само понятие «психическое здоровье» вызывает непонятные эмоции, в том числе и страх.  А вдруг я бы увидела здесь людей, ведущих себя неадекватно, смирительные рубашки и все то, что связано у среднестатистического человека с термином «психиатрическая лечебница»…

— Вас можно понять, в какой-то мере это даже норма. Тем более, что в обществе – в любом обществе, замечу, — существует определенная стигма, так называемая психофобия. Помните, что говорил Пушкин? «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума». Вот о чем речь! Мы всегда боимся проявления психической болезни, и потому у людей срабатывает защитный механизм. Именно из-за этой стигмы, глубоко сидящей в человеческом сознании, психиатрия в странах финансируется хуже всего: психические больные получают меньший набор услуг, от детей с психическими нарушениями в образовательных заведениях стараются как можно скорее избавиться. С такими людьми не создают семьи, причем не только с непосредственно больными,  но и с их родственниками. Пример: если у засватанной девушки брат страдает от психического расстройства (пусть даже легкого или временного), то эта девушка имеет меньше шансов создать семью, несмотря на то, что она сама – здорова, услужлива, порядочна! Да и на душевно больного брата потом летят все словестные камни и попреки, дескать, из-за тебя сестра замуж не может выйти. Предположим, родственники определяют этого парня на лечение в больницу, затем он выходит из клиники. Ну и? Кому он будет нужен? По сути, у него уже так называемый «волчий билет»: на работу его не возьмут, окружающие сознательно будут от него сторониться. Те же самые друзья, однокурсники, одноклассники которые знали его до болезни, уже не станут приглашать его в свои дома, равно как и посещать его дом.

— Есть несколько стратегий по преодолению стигмы, и одна из этих стратегий – повышение уровня информации среди населения о природе психических расстройств. И основная роль – это медиа. Но, к сожалению, профессионалов в этой сфере мало, большинство цепляется за «сенсацию» даже не понимают того, что ради «лайков» и красного словца они разрушают своей безграмотностью и полным отсутствием этики человеческую жизнь, репутацию. К примеру, если в новости промелькнет фраза «психически больной человек совершил…» начинается полемика, чаще всего направленная в одно русло: почему их выпускают из лечебниц? Почему их насильственно не принуждают к лечению? Они должны быть заперты, общество должно быть спокойно за своих детей… Но дорогие мои! Никто и никогда не может быть запрограммирован от психических заболеваний, поймите вы это! Кроме того, одна такая публикация про конкретного пациента может навредить огромному количеству больных. Скажу больше: нельзя всех под одну гребенку мести, ибо одна и та же душевная болезнь имеет разные фазы – от совершенно безобидного состояния ремиссии(по многу лет) до острого состояния (кратковременного). Тогда давайте всех совершенно здоровых хулиганов сажать за решетку за то, что они в перспективе могут совершить антиобщественные проступки! Давайте рассматривать радикально слово ПРОСТУПОК и решать эту проблему именно с радикальной точки зрения.

На самом деле к любому человеку, страдающему психическими отклонениями можно и нужно находить индивидуальный подход, чтобы он оставался полноценным членом общества и продолжал нормально жить и приносить пользу себе и окружающим его людям.

Профессор Фуад Исмайлов пригласил пройтись по Центру, познакомил с ведущими специалистами и рассказал в ходе беседы обо всех тонкостях и сложностях работы, дающей надежду и новую жизнь тысячам людей, проходящих реабилитацию в Центре психического здоровья. 

— Мы взяли в качестве примера модель опыта Италии, где давно уже нет психиатрических больниц. Помощь людям оказывается в общественных центрах психического здоровья. Кроме того, согласно закону страны, реабилитацией занимаются не только госструктуры, но и общественные организации: это клубные дома, центры дневного пребывания и медико-социальной помощи, группы поддержки, реабилитационные предприятия, мастерские, службы предоставления жилья, социальные кооперативы. Кроме того, агентства оказывают помощь по трудоустройству (под контролем оператора) и готовят высококвалифицированных сотрудников для службы психического здоровья, начиная от специалиста по занятости, который должен иметь 3-годичное университетское образование в области социальной работы, до врача-психиатра.

Отдельные элементы итальянской модели, в частности, города Триеста, уже существуют и внедряются в нашем Центре. Отмечу, что опыт Италии бесценен. Действенность доказали многие программы реабилитации. Считаю, что они требуют более пристального изучения, внедрения и адаптации к нашим условиям.

— В нашем Центре работают специалисты самого высокого уровня, закончившие престижные вузы мира, в том числе и Гарвард (в медицине нет престижнее диплома, чем диплом этого вуза).
Психиатры, клинические психологи, социальные работники, арт-терапевты – все они сотрудники Центра. Кроме того, к работе привлечено много волонтеров, занимающих пациентов уроками музыки, йоги, организующие экскурсии и обучающие языкам.

— С какого рода пациентами работает Ваш Центр? 

—  Наряду с обычными пациентами с депрессией, посттравмой, тревожными расстройствами, в Центре работают с пациентами, страдающими от хронических психических расстройств (шизофрения, биполярные расстройства, длительные невротические расстройства и расстройства личности), с нарушениями социальной интеграции. Задача сотрудников Центра – вернуть больных в социум, чтобы они не оставались на попечении у родных, а могли воспользоваться приобретенными навыками и жить самостоятельно. Название лечебного заведения говорит само за себя: Центр психического здоровья, то есть человек восстанавливает психическое здоровье, скидывая с себя оковы психической болезни, и расправляет крылья.

Экскурс в мир надежды

… Мы идем по светлым коридорам, стены которых украшены красивыми яркими картинами, написанными художницей Мехрибан Шамсадинской – специалистом Центра.  Просторные светлые помещения, предназначенные для работы с больными, улыбчивый, вежливый персонал. И главное – нет навязчивого запаха больницы, который и ввергает в депрессию всех, кто вынужден идти к доктору на прием.  Обстановка не напрягает, напротив, на какой-то момент я вообще забываю, что это лечебный Центр. А ведь когда я шла сюда, то думала, что на окнах наверняка есть решетки (социальная стигма?)

Специалисты Центра рассказали о том, что существуют 15 программ, по которым работают с пациентами. Работа заключается в командном подходе: психиатр, психолог, социальный работник, арт-терапевт, медсестры и волонтеры, обучающие больных языкам, игре на музыкальных инструментах. В ходе приема сотрудники центра выслушивают и пациента, и его родителей, затем состояние пациента измеряется по системе определенных шкал, чтобы определить насколько он способен участвовать в групповой терапии, так как пациент может иметь поведенческие проблемы, не позволяющие нормально общаться с другими людьми в группе. Это – социальный фактор. Затем психолог составляет свою шкалу, выявляя уровень проблемы, с которой пациент пришел в Центр. Составление шкал повторяется через месяц – для определения положительной динамики и определения продолжительности посещения пациентом Центра. Контракт с пациентом заключается сроком на один месяц, один экземпляр выдается ему, другой остается в регистратуре Центра. Курс реабилитации продолжается от 3 до 6 месяцев – в зависимости от прогресса. Для каждого пациента составляется индивидуальный план лечения и реабилитации на основе его проблем, ресурсов и потребностей.  Специалисты Центра,  как правило,  выбирают в ходе работы «золотую середину». Они видят нужды пациента, который может и не хотеть принять их методы, но всегда предлагают вариант: а давай-ка ты просто попробуешь!

— С какими возрастными группами ведется работа?

— Работа ведется с разными возрастными категориями. Обычно это +18, но существуют расстройства личности, первичные проявления которых определяются в 14-16 лет. Для более пациентов младшего возраста у нас есть детский филиал, где работает аналогичная команда детских специалистов.

Они выбирают жизнь!

… Мы проходим в кабинет арт-терапии, наполненный красивыми картинами и поделками из глины, бумаги, позумента, наклейками, открытками. Все это работы пациентов, проходящих реабилитацию в Центре. Причем, эти работы не просто кладутся на полочки, их продают на специальных выставках-аукционах, а автор получает деньги за свой труд.

Далее – кабинет, предназначенный для групповой терапии,  спортивный кабинет, оснащенный матами и тренажерами, столовая, одновременно являющаяся классом для занятий кулинарией.

Затем мы посетили колл-центр, в котором функционирует «Горячая линия», познакомились со специалистами – психологами и психиатрами. Персонал очень вежливый и улыбчивый, радушный, располагающий к живой интересной беседе.

— Скажите, а к вам в Центр может попасть любой или все же сюда попадают по направлению?

— Давайте проведем эксперимент: зайдите с улицы и попросите открыть вам карточку. Отказа не будет! В регистратуре вам дадут направление, и далее вы попадете к нашей команде специалистов, которые вас выслушают. Таким образом, в наш Центр попадает около 80% пациентов – приходят сами. Кроме того, все, что предоставляет пациенту Центр – совершенно бесплатно. Отмечу, что за границей такого рода услуги чаще всего платные или оплачиваются по страховке, а у нас – нет. Любой гражданин может прийти к нам и получит помощь.

— Самый главный вопрос сегодня связан с реабилитацией и лечением военнослужащих, прибывших из военной зоны и членов семей шехидов.  С войны мало кто приходит здоровым человеком – это факт, и всех нужно вернуть к нормальной жизни. Расскажите о процессе возвращения и о сложностях, связанных с этой непростой задачей. 

На самом деле, очень тяжело работать с людьми, прибывшими из зоны военных действий, травмированными, контуженными, терявшими близких в бою, смотревшими смерти в лицо, терявшими конечности или с осколками во всем теле

— Начиная с 13 января в наш Центр стали приходить гази, побывавшие в зоне военных действий, получавшие ранения и контузии. Во всех крупных городах на базе районных больниц были открыты штаты психологов для работы с ними. Самая большая проблема на тот момент была одна – найти кадры. Понимаете, в стране катастрофически мало клинических психологов, особенно в регионах. Мы провели общий курс, обучили отобранных психологов работе с посттравматическим стрессовым расстройством, причем от и до: как правильно диагностировать, какими шкалами пользоваться, и сейчас они очень успешно работают с военнослужащими-участниками Второй Карабахской войны. В Баку на базе Мединститута мы взяли 6 человек, которых впоследствии распределили по районам Баку, чтобы гази могли воспользоваться их услугами по месту жительства.

2 месяца был каторжный труд, потому что нужно было согласовывать работу с 5-ю ведомствами: МЧС, Минтруда и соцзащиты, TƏBİB, Агентство по медицинскому страхованию  и Минздрав. Но мы получили огромное удовлетворение от работы с ними. На протяжении 2-х месяцев мы работали как одна команда и вместе нам удалось создать службу психологической помощи для гази и семей шехидов.

— А с министерством обороны не согласовываете вопросы?

— Да, мы все время контактировали с ними. Но дело в том, что гази — не сотрудники Минобороны, они уже вышли в запас. Отмечу, что с Минобороны у нас очень хорошие отношения и контакты, замначальника госпиталя – психиатр, он тоже принимал участие в работе. Отмечу, если военнослужащий уходит в запас после полученного ранения, как непригодный к военной службе, он передается в систему гражданских структур. В нашей системе мы все очень грамотно распределили. В зависимости от ситуации существует несколько видов помощи: краткосрочная, к примеру. Этим занимается МЧС, они привезли в Азербайджан группу турецкий психологов, мы с ними познакомились, сотрудничали. Но они в основном оказывают экстренную, кратковременную помощь. Если проблема со здоровьем более затяжная, пациент поступает в систему TƏBİB-Минздрав. Если проблема длится больше года, и имеют место быть психосоциальные последствия, то мы уже передаем дело в Минсоцразвития. У нас, как я уже отметил выше, сложился очень хороший и действенный тандем. И сейчас каждую неделю все эти ведомства присылают отчеты в Центр, и я отчитываюсь перед Теймуром Мусаевым – и.о. министра здравоохранения.

— Сколько гази и родственников шехидов обращается к вам за помощью?

— По-разному. Иногда в неделю обращается до 78 человек. Особенно в пятницу и в субботу бывает наплыв. Они приходят, у некоторых, иногда бывает недовольство, связанное с задержкой их дел, хотя все пытаются им помочь.

— Какого рода жалобы?

— Посттравматическое стрессовое расстройство – диагноз, который фиксируется за пациентом в большинстве случаев, и в связи с этим диагнозом пенсия не предусматривается. Пенсия дается по диагнозу «изменение личности после перенесенной психотравмы». Но по международной классификации, которой мы пользуемся, это состояние должно продолжаться не менее 2 лет. А, как вы сами понимаете, с момента регистрации этих людей этот срок еще не подошел. И, соответственно, диагноз «изменение личности после перенесенной психотравмы» им поставить пока нельзя. Их это тоже очень часто вызывает непонимание.

— Но почему должно пройти именно 2 года?

— Потому что за это время человек может вылечиться, выйти из этого состояния. Потом устойчивые дезадаптивные изменения личности возникают не сразу. И пока 2 года не прошло, мы, врачи, ставим диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство».  Кроме того, существуют еще моменты. Приведу пример одного пациента, который находился в армянском плену. Когда Амин Мусаев пришел в Центр, я ему сказал в ходе беседы о том, что вижу очень серьезные психические проблемы и могу написать все это в документе. Но предупредил:  тебе машину водить нельзя с этим диагнозом, на работу ты с таким диагнозом тоже не устроишься, а у тебя высшее образование. А теперь решай: мне стоит это делать или же давай подождем, попробуем адаптировать тебя в нормальную жизнь? Выбор за тобой. Мнения на этот счет разошлись и у его родителей: мать говорит – пишите в заключении то, что есть, отец говорит – не пишите. Но, так или иначе, пациент попросил подождать с установлением окончательного диагноза, так как всерьез задумался над моими словами. Решили так: если в течение года состояние не улучшится после назначенного  лечения, он придет, получит диагноз и будет пенсионером. Если здоровье нормализуется – он сможет жить без ограничений, устроиться на работу – впереди целая жизнь!

Что хотите – то и пишите в своих заключениях. Но если война снова начнется, я все равно пойду на фронт!

Сейчас в правительстве обсуждается положение о статусе ветерана, у этих людей, естественно, будут определенные льготы и преимущества, в том числе и при устройстве на работу. А если гази получает инвалидность, то все эти преимущества и льготы уже его касаться не будут, так как он – уже пенсионер по инвалидности. Кроме того, в обществе были дебаты на тему: стоит ли относиться к этим людям как к обычным инвалидам или же относиться к ним как к особому контингенту? Ведь если все ресурсы и силы министерств направить именно на эту категорию, то тогда получается, что на других инвалидов, в том числе и на детей-инвалидов, придется меньшая доля внимания и заботы? Я лично думаю, что этих людей в принципе не так много. Признаки инвалидности могут оставаться не у всех. Причем, это временно, так как состояние может улучшиться в ходе лечения и пройти окончательно. Но все равно этих людей нужно выделять, так как нельзя приравнивать человека, севшего в пьяном состоянии сел за руль, попавшего в результате в аварию и ставшего инвалидом с человеком, который добровольцем пошел на фронт, получил ранение, контузию и стрессовое расстройство.

На самом деле, очень тяжело работать с людьми, прибывшими из зоны военных действий, травмированными, контуженными, терявшими близких в бою, смотревшими смерти в лицо, терявшими конечности. Я и мои сотрудники ежедневно проходят черед психологическое испытание, потому что работаем мы с гази – молодыми парнями, успевшими жениться до войны, у некоторых из них уже есть дети. Но парни эти в состоянии физического и психологического упадка – они видели смерть настолько близко, что нам, гражданским людям, это трудно представить.  Один пациент-спецназовец рассказал, что всю войну прошел без единой царапины.  44 дня войны – от Суговушана до Шуши. А 7 ноября в Дашалты отряд накрыло взрывной волной. Но очень нравятся мне эти ребята – в каком бы они состоянии не пришли, большинство из них говорит мне одно: «Фуад муэллим, да что хотите – то и пишите в своих заключениях. Но если война снова начнется, я все равно пойду на фронт!» И всякий раз я отвечаю: не дай Бог! Вы уже принесли на наши земли победу, золотыми буквами вписанную в новейшую историю Азербайджана. Что я испытываю еще? Чувство небывалой гордости за свой народ, за молодых ребят, прошедших сквозь ад войны, но все равно готовых в любую минуту встать на защиту родины – несмотря ни на что! Прошедшие через войну гази поломаны, но не сломлены, потому что наш народ не сломить, не победить – никому и никогда.

Яна Мадатова, фото Натаван Меджидовой

Minval.az